11.04.2019. Дискуссия о влиянии соцсетей на развитие детей и подростков

По мнению большинства подростков, социальные сети не оказывают существенного влияния на них. А вот взрослые уверены в обратном. 58% опрошенных считают, что соцсети плохо влияют на подростков. Кто прав? Какое влияние оказывает социальные сети на развитие детей и подростков?

ВЕДУЩИЙ – Юрий Алексеев

ГОСТИ

Ирина Абанкина - директор Института развития образования НИУ ВШЭ
Дмитрий Мариничев - интернет-омбудсмен, член экспертного совета «Агентства стратегических инициатив»
Александра Архипова - антрополог, старший научный сотрудник Школы актуальных гуманитарных исследований РАНХиГС, доцент РГГУ
Лариса Паутова - управляющий директор ФОМ, доктор социологических наук
Кристина Сандалова - журналист, блогер
Ольга Морозова - психолог, писатель, координатор культурных проектов

Юрий Алексеев: Программа «ПРАВ!ДА?» в эфире Общественного телевидения России. Здравствуйте! Меня зовут Юрий Алексеев. Для детей и подростков соцсети – уже давно часть жизни. А для их родителей и педагогов… эти люди часто настроены скептически. Вот не перегибают ли они палку, говоря об опасностях из интернета. И вообще кто в ответе за то, как у наших детей пойдут дела онлайн?

Дмитрий, первый вопрос вам. Ведь пару лет назад хотели обязать законодательно разрешать регистрироваться в соцсетях, только если паспорт на руках имеет человек. Вот насколько это вообще разумно, насколько адекватна эта инициатива в принципе?

Дмитрий Мариничев: Ну, данная инициатива совершенно неадекватная, поэтому она не прижилась и не случилась. Однако стоит помнить, что регистрация подростков в социальных сетях возможна в разных сетях по-разному, но где-то с 14, минимум с 12 лет. То есть они самостоятельно также регистрироваться не могут. И помнить нужно о том, что подросток, выходя в сеть и регистрируясь в любой социальной сети, пользуется вашими возможностями, взрослыми, которые предоставлены законом, а сам по себе ребенок присоединиться к телекоммуникационным сетям не может.

Юрий Алексеев: Александра, вот в свете того, что соцсети сегодня часть нашей жизни, конфликты отцов и детей как поменялись? Что принципиально можно сказать? Что вы видите как антрополог, и социальный антрополог тоже?

Александра Архипова: Мы, все здесь присутствующие, принадлежим к поколению так называемых Digital Immigrants, то есть мы родились не в той ситуации с Интернетом, которая есть сейчас. Наши дети принадлежать к поколению Digital Native – они родились с этим знанием, и для них электронная, виртуальная реальность во многом первична, первичнее, чем физическая. Иногда рассказывают такие истории, что ребенок в первый класс приходит на тестирование, он показывает на картинку с грибочком и как бы пытается картинку…

Юрий Алексеев: По образцу тачскрина на планшете.

Александра Архипова: Да, расширить ее. Это, конечно, какие-то предельные случаи. Но, в принципе, надо понимать, что это не такой абстрактный конфликт поколений отцов и детей, а это именно разница между «цифровыми мигрантами» и «цифровыми аборигенами» – теми, кто родились в этой культуре и плохо себе представляют жизнь в нее. Это ни хорошо ни плохо, она такова есть.

Юрий Алексеев: Лариса, вы что думаете по этому поводу? Есть какая-то пропасть?

Лариса Паутова: У меня двойная позиция. Как мама двоих детей, естественно, я переживаю из-за социальных сетей, потому что они… Маленькая еще не пользуется, а большая там живет. Но как социолог я понимаю, что процесс не остановить. И по сравнению с нашествием роботов и киберлюдей, в общем-то, пользование социальными сетя́ми… или се́тями, как правильно говорить, – это все-таки, наверное, не так страшно. Но, естественно, мы видим разрыв в пользовании интернетом. У одной известной маркетинговой компании есть замечательный слайд «ножницы», который показывает, что уровень потребления интернета у родителей меньше, телевизора больше, а у детей наоборот: телевизор – минимально, а интернет зашкаливает.

Здесь важна интрига в следующем. Все родители, где-то процентов восемьдесят, но это много, говорят о том, что сети – это зло, это вред. Мы их спрашиваем, они говорят: «Это зло». Потом мы их спрашиваем: «Надо ли ограничивать поведение детей?»

Юрий Алексеев: Возраст родителей – где-то 30+ получается, да?

Лариса Паутова: «Надо ли ограничить? Надо ли контроль ввести?» Родители говорят, опять больша́я часть: «Надо ограничивать, надо контролировать». Потом мы спрашиваем: «А у вас есть родительский контроль на вашем компьютере, на ноутбуке, на планшете?»

Юрий Алексеев: Какие-то программы или приложения имеются в виду.

Лариса Паутова: И 20% родителей говорят: «Есть» или «Что-то подобное есть». То есть получается, что все говорят, что это зло, но реальных практик, которые позволяют обезопасить наших детей, у нас нет. У меня родительского контроля нет.

Юрий Алексеев: Кристина, а у вас? Извините. Кристина, а у вас есть родительский контроль? Вы пользовались им?

Кристина Сандалова: У меня сын, ему 12 лет, но он не пользуется соцсетями. И не потому, что…

Юрий Алексеев: Это ваша принципиальная позиция?

Кристина Сандалова: Нет. Не потому, что мы ему запрещаем, а потому, что ему это не нужно. То есть его друзья – они тоже особо не пользуются. У них есть чаты в WhatsApp, где они списываются, например, о встрече, о том, что они куда-то пойдут в кино, или сообщают друг другу какую-то информацию. Но, на мой взгляд, когда ребенок очень много проводит времени в соцсетях – это свидетельство того, что с общением у него большие проблемы.

Юрий Алексеев: Ирина, а педагоги должны контролировать то, что дети сидят в соцсетях?

Ирина Абанкина: Вы знаете, вот здесь я соглашусь с предыдущими выступлениями, особенно о мигрантах и аборигенах. Многие педагоги живут в иллюзии, что они что-то могут изменить, что они могут обезопасить, что они могут научить. Ситуация ровно противоположная. Надо спрашивать у детей, как правильно и более или менее безопасно вести себя в соцсетях, вообще как там присутствовать, как там жить, как там общаться. Они гораздо более, я бы сказала, обученные, гораздо более адекватные там, чем мы.

Поэтому для педагогов иллюзия, что они могут научить так же, как математике, элементарной математике или даже физике. Это другой тип общения, это другой тип коммуникации и другой тип ответственности за себя, и он достаточно сложный. Точно так же может быть троллинг как в реальной жизни, так и в сетях. И очень трудно бывает выпутаться из сетей. И не надо думать, что они безопасны. Многие из них чрезвычайно опасны в этом общении. Я знаю очень много вполне трагических случаев, которые здесь случились.

И в этом смысле мне не кажется, что это проблема отцов и детей. Это наша общая проблема: каким образом осваивать новые виды и типы коммуникаций, участия в жизни друг друга, прозрачного стеклянного дома, вообще разрушения приватности как таковой? Потому что, действительно, любую самую, интимную сторону своей жизни есть стремление выложить, обсудить, получить миллионы лайков. Чем больше – тем лучше. И делает жизнь осмысленной, наполняет новыми, ранее нам не изведанными смыслами.

Юрий Алексеев: Ольга, прежде чем мы продолжим разговор, небольшой сюжет предлагаю посмотреть о юном шестилетнем блогере, о вашем сынишке. Собственно, посмотрим заодно, как дети живут сегодня и чувствуют себя в сети.

СЮЖЕТ

Юрий Алексеев: Для меня это круто. Еще, на секундочку, это даже не первый класс, это только детский садик. Ольга, а когда либо вы с сыном, либо сын принял решение, что будет заниматься в том числе и этом, вы какие-то правила проговорили игры, как он в этой истории будет себя чувствовать и как действовать?

Ольга Морозова: Ну, во-первых, по поводу возраста. Мне кажется, информация как раз о том, что дети идут в школу и пытаются там увеличить грибок, немного устарела, потому что дети в год берут планшет и пытаются немного увеличить, а потом на стекле машины пытаются немного увеличить.

Юрий Алексеев: И уже умеют мультики грузить в YouTube, какие им нужно.

Ольга Морозова: Да, конечно. Не умея говорить. Потом – не умея писать. Потом – не умея читать. Они разбираются уже в этом. И когда меня спрашивают, хорошо это или плохо и проговорила ли я правила, мне сразу хочется спросить: а электрический чайник – это хорошо или плохо? Сложный вопрос. Ну, наверное, хорошо, по крайней мере удобно. Могут ли электрические чайники навредить нашим детям? Ну конечно! Само собой. Если опрокинуть на себя чайник кипятку или, скажем, попробовать разогреть там серную кислоту, наверное, вред можно нанести. И вот тут как раз задача чего, кого? Школы? Нет. Это задача кого? Ребенка? Нет! Задача родителей – объяснить ребенку, как обращаться с электрическим чайником.

Юрий Алексеев: Вот! Я об этом и говорю. Что было проговорено в первую очередь? Не читать форумы, допустим? Или форумов вообще нет, забанено все?

Ольга Морозова: Это не закон, который прописывается, а потом один раз заявляется. Вы много раз говорите ребенку: «Вот там говорят грубые слова. Нет, давай не будем это смотреть». Или: «Вот здесь так шумят и убивают ежиков каждые три минуты. Ты уверен, что ты хочешь это смотреть? Может, что-нибудь другое?» И постепенно ребенок сам вам объяснит, что надо смотреть, а что – нет. И он быстрее вас разберется. И мы говорим не о подростках, которые живут уже совершенно другой жизнью, а сейчас вопрос соцсетей – это про моего ребенка, его сверстников, а это шесть лет. Они там есть, они плохо еще читают и пишут, они еще не пошли в школу, но они уже это освоили. И вопрос не в том, чтобы сейчас взять себя в руки и как-то ему это объяснить. Он успеет объяснить раньше, будьте уверены.

Юрий Алексеев: А воспитатели как реагируют в детском саду? Они в курсе, что у них среди воспитанников юный блогер?

Ольга Морозова: Например, если воспитатель подойдет к ребенку и скажет: «А как ты думаешь, чем отличается легковая машина от грузовика?» – такой базовый, скажем, вопрос для дошкольника, ну, он может сказать, может сказать как-то криво, косо, правильно, неправильно. А вот если ребенок подойдет к воспитателю и скажет: «Скажите, как вы думаете, чем Крипер отличается от Горохострела?»

Юрий Алексеев: Это будет сильно! Поскольку и я в некотором замешательстве.

Ольга Морозова: Боюсь, что у воспитателей тоже будет некоторый ступор, потому что информация такая современная. Очень простая, очень понятная! Дети удивятся, если вы этого не знаете. Это очень базовая история. Но воспитатели пока запаздывают, и многие родители тоже.

Юрий Алексеев: Как в таком случае быть, что называется, в тренде?

Александра Архипова: Это классическая префигуративная история.

Юрий Алексеев: А проще говоря?

Александра Архипова: Это было предсказано в 1970 году. Ну, то есть культура, культурный обмен развивался в традиционных обществах простым способом. Вот были отцы, родители, они учили своих детей делать то, что им надо, и твердо знали, что дети повторят путь родителей, никакого отклонения быть не может. И самое главное…

Юрий Алексеев: То есть он плел лапти, я плету лапти и так далее?

Александра Архипова: Да. И самое главное в этой модели, что никакой новой информации получить вряд ли удастся. А если даже удастся, то она растворится в том огромном потоке информации, которая идет от старшего поколения к младшему. То есть ты берешь на руки новорожденного внука, и ты абсолютно точно знаешь, как он эту жизнь проживет, что он будет делать, когда он женится, как он будет ловить рыбу и все прочее.

Но дальше мир модерна меняется, и появляется кофигуративная модель, когда, простыми словами, культурный обмен… прогресс ускоряется, и мы получаем очень много в течение нашей простой короткой жизни много разной информации – о том, как пользоваться паровозом, как летать на самолете. И люди разных поколений получают в один момент эту информацию и учатся одновременно. И тогда эта культурная модель старая меняется.

И в 70-м году прекрасный антрополог Маргарет Мид предсказала, что наступит момент, страшный и травматический момент, когда дети будут получать новую информацию быстрее, чем родители. И тогда получается, что мы будем учиться не одновременно чему-то новому, а дети будут учиться быстрее, а потом пытаться учить поколение родителей.

Юрий Алексеев: Господа родители, страшно в такой ситуации, когда дети нас будут учить?

Александра Архипова: Это было предсказано, понимаете, 50 лет назад.

Ирина Абанкина: Само понимание, что такое «учиться», меняется. Вот это умение усваивать информацию, выстраивать свое поведение в соответствии с тем, что впитывается и анализируется информация, оно меняется для всех. И мне кажется, что основной проблемой здесь как раз являются коммуникационные разрывы. Вот то, о чем говорили: грузовики или… Большинство родителей сегодня жалуются на то, что воспитатели… А особенно если она молодая, так хочется молодую воспитательницу в детском саду… Мужчин там нет. Но молодые воспитатели все сидят в телефонах, они детей даже не видят или только сквозь телефон, сквозь свой гаджет точно так же. Просто, скажем так, пространства, в которых они обитают, не совпадают с теми, в которых дети обитают.

Юрий Алексеев: Разные миры, в принципе.

Ирина Абанкина: Разные миры, но все с экраном перед глазами и с освоением такой реальности через экранную культуру. И здесь разрывов достаточно много, и это сложно. Если еще десять лет назад мы говорили, что если воспитательнице около 50, она скорее будет смотреть за детьми, чем… А теперь эта ситуация уже уходит. И сколько бы мы ни отбирали, нам нужно понять, каким образом через этот экран, я бы сказала, через гаджеты строить взаимодействие с нашими детьми, детей между собой, ну и в том числе с педагогом.

Юрий Алексеев: Я прошу прощения, я не могу, меня гложет любопытство. Вот те слова два, которые вы сказали, – что это такое? Я должен вечером перед детьми козырнуть знаниями.

Ольга Морозова: Конечно. Один – это герой игры Minecraft. А другой – это герой игры «Зомби против растений».

Юрий Алексеев: А называются они… Еще раз.

Ольга Морозова: Один – Крипер, это из Minecraft. Второй – Горохострел, это из «Зомби против растений».

Юрий Алексеев: Все. Я сегодня стал сильнее в принципе уже. Дмитрий, а что касается новых, что ли, коммуникативных моделей общения, которые сейчас возникают в связи с социальными сетями, для детей это действительно что-то новое и революционное, то, чего мы, наши родители, дедушки и бабушки не знали, когда есть кто-то главный, и до него надо дотянуться?

Дмитрий Мариничев: Я думаю, что сколько бы ни продолжалась наша жизнь, она всегда будет одинаковой. И воспитывать детей не имеет смысла, все равно будут такими же, как мы. И нельзя им привить какую-то культуру, в которой мы не разбираемся или которую мы не исповедуем изнутри. Здесь разрыв ментальностей.

С точки зрения технологий современных, это просто момент переходного периода из одного состояния в другое состояние. Он пройдет, он скоро уйдет. Вот вспомните, когда вы учились водить машину, вы взахлеб: «Вот лишь бы поводить, лишь бы поездить! Дайте мне возможность – и я буду рулить без остановок два часа, три часа». Меня сейчас не заставишь лишний раз сесть за руль, мне это не надо. Дети, которые сегодняшние, они вообще не хотят за руль, они хотят, чтобы их возили, у них совсем другая потребность…

Юрий Алексеев: Чтобы не расставаться со смартфоном в том числе.

Дмитрий Мариничев: Да. У них нет желания купить машину, владеть машиной, заботиться о ней. Гаражная культура ушла. Потеряли ли от этого что-то дети? Ничего они не потеряли. Просто изменилась структура ценностей и структура сервисов, которые предоставляет само общество.

Здесь то же самое и с коммуникациями. Рано или поздно гаджеты из нашей жизни выйдут. И бояться этого тоже не стоит.

Юрий Алексеев: Вы имеете в виду – в той форме, в которой они сейчас присутствуют?

Дмитрий Мариничев: Да. Не будет экранов, не будет того, что нужно носить, всего привычного. Уйдет это из нашей жизни. И оно, скорее всего, переформатируется в структуру наноботов, которыми мы будем дышать, в наноструктуру мысленного обмена, возможностей передать эмоцию, память, пережить что-то и посмотреть на какой-то концерт своими глазами. Войдет в нашу жизнь обратная сторона, когда ценность локальной встречи, ценность быть с человеком, ценность смотреть с ним одними и теми же взглядами на что-то вокруг, не как сейчас, через планшет, а вот наоборот, следя за детьми, – эта ценность придет очень быстро в нашу жизнь. Может быть, это даже будут не дети наших детей, а сами наши дети, потому что они родились, совершенно верно, в той культуре, которая уже является цифровой. И навык коммуникативный, который у них присутствует, он в том числе подтверждается теми фактами, когда проводили исследования относительно возможности умственных современных детей и детей 50-х годов.

И вот что удивительно? Каждый ребенок сегодняшний, например, 10–12 лет, с точки зрения персональных возможностей по решению задач, знания мира, какого-то опыта, отстает от ребенка 50-х годов, то есть он даст фору в решении задачек, написания и владения ручкой. В то же время класс…

Юрий Алексеев: И родители апеллируют именно к этой истории?

Дмитрий Мариничев: В то же время класс современный учащихся на голову опережает класс того времени, с точки зрения возможностей. О чем это говорит? О том, что создание общего чего-то, что является творением коллективным, оно на сегодняшний день у наших детей на порядок больше. Это синергетический эффект. И только так можно создать.

Посмотрите по компаниям: никаких изобретений в мире не делается больше одним человеком, это всегда два, три и более людей, которые что-то создают. И это нужно нашим детям. Они из себя представляют нечто единое. Можно сказать, что в будущем наш ждет уникальный человек, который состоит из многих людей за счет этих коммуникативных, этих магических способностей, которые приходят в нашу жизнь как дополненная реальность.

Юрий Алексеев: Лариса, а на ваш взгляд, современные дети… Родители многие говорят о том, что дети мало общаются. А мне кажется, наоборот, современным детям гораздо проще общаться. У них нет небожителей, они в принципе ничего не боятся. И благодаря социальным сетям они могут написать профессору куда-нибудь, в любую точку мира, провести любое исследование, и нет никакого страха в этом плане.

Лариса Паутова: Я тут хотела бы свою позицию озвучить. Уже коллеги говорили, и я убеждена, что мир никогда не будет прежним. Мы переходим а совсем другую стадию – технологическая революция, цифровая, коммуникационная, гендерная. Тело меняется наше, какие-то параметры, с точки зрения занятий спортом, питания. То есть мы буквально за 10 лет прошли колоссальные изменения.

Но соглашусь с коллегой, что в этом мире технодетей, практически таких кибердетей, есть запрос на общение. Я начала преподавать просто в это время в Вышке, и я ужаснулась. Мой режим «говорящая голова» уже не работает. Их нужно все время втягивать в какие-то коллаборации, в какой-то интерактив, все время нужно что-то строить вместе. То есть прекрасно идет LEGO, между прочим, если они думают и при этом что-то трогают, у них тактильность. В любой момент, чуть-чуть я занудила – они уходят в свои планшеты и ноутбуки.

Юрий Алексеев: То есть и для педагогов требования тоже повышаются?

Лариса Паутова: Это, конечно, огромный вызов для преподавателей. Но они действительно любят общаться. И когда мы создаем проектные команды, они прекрасно общаются друг с другом. Может быть, как раз дефицит общения какого-то есть. Поэтому сейчас в управлении есть мода на Agile, на Scrum. Это такие технологии…

Юрий Алексеев: Надо перевести.

Лариса Паутова: Agile – команда. Это когда вместе заказчик, айтишник, управленец, аналитик – все вместе в одной комнате со стикерами пытаются выработать стратегию продукта.

Ольга Морозова: Это то, что называлось раньше «мозговой штурм». Я правильно понимаю?

Юрий Алексеев: Не совсем.

Лариса Паутова: Ну, как вариант, да. То есть все вместе думают над единой задачей. Поэтому для нас, конечно, это вызов изменять методы коммуникации.

И еще важный момент. Я разрабатывала концепцию, Национальную концепцию детского и семейного чтения. И как раз основной мотив был в том, что дети не читают, потому что родители не читают. И дети в сетях, в Viber, в WhatsApp, потому что у нас это приложение фактически уже к руке, и каждый сидит за своим компьютером, за своим гаджетом. Поэтому основная позиция, конечно, здесь вызов для интернетчиков – это развитие семейного интернета. Это очень сложно предположить на ребенке 14–15 лет, но в 6 лет… То есть совместное времяпровождение дозированно у компьютера или у гаджета, когда мама знает этого героя, вместе что-то делают, вместе смотрят видео.

Ольга Морозова: Когда мама знает, чем Крипер отличается от Горохострела.

Лариса Паутова: Вместе слушают «Кукутиков». Вы слушаете «Кукутиков», нет?

Юрий Алексеев: Это бестселлер!

Лариса Паутова: Это песенки для маленьких. И детских видеоблогеров. То есть развитие семейного чтения. Иными словами – дети не будут читать, они будут сидеть в интернете, они не будут заниматься спортом, они будут есть всякую дрянь, если мы сами не будем меняться. Потому что мы-то тоже как-то их догоняем, но у нас-то уже есть и карьера, и дети, а им надо еще строить. Поэтому коммуникация, коллаборации, то есть сотрудничество, и все время, все время обучаться. Нам мало не покажется. И так до 80, а на самом деле до 114 лет, потому что мы будем жить долго. Пенсионный возраст нам отодвинули.

Юрий Алексеев: Выбора нет, да, надо жить долго.

Лариса Паутова: Поэтому бесконечное переобучение, перезагрузка. Педагог со мной, наверное, согласится?

Ирина Абанкина: Да. Но я скажу даже более радикально. На самом деле я обучение вижу через реальное управление нейросетями своими в своей голове, потому что они у нас часто остаются…

Юрий Алексеев: Мне сейчас так хорошо стало от этой всей терминологии и миров, которые мы обсуждаем.

Ирина Абанкина: Тем не менее, увы, я соглашусь. Да, это тот мир, когда мы можем сами думать о том, какие… внутри своей собственной головы устроить коммуникацию, что уже отжило. Мы так много лишнего и ненужного помним – и это абсолютно засоряет возможности освоения нового и движения вперед. На самом деле биологи очень давно ответили, чем отличается человек от других – ровно умением учиться. Учиться – это значит формировать новые нейросети в своей голове, которые дают и эмоциональную, и аналитическую, и психологическую возможность освоения мира. И это задача очень сложная. Конечно, она гораздо сложнее, чем даже формирование искусственного интеллекта. Его мы уже, а наши дети тем более, втянули фактически в свою повседневную жизнь. Но вот управление внутри себя своей химией – это еще задача будущего. Я думаю, что она… И будущего сейчашнего, это не отдаленное будущее.

Юрий Алексеев: Ну, это вообще мечта – загрузить «Википедию» всю куда-нибудь сюда. Мне кажется, жизнь будет радостнее.

Ирина Абанкина: Не надо грузить «Википедию». Вот в этом-то все и дело. Дело не в расширении, а дело в умении так или иначе совершать аналитические действия, принимать решения, делать выбор. Вот с этим гораздо сложнее. А «Википедия» уже существует, ее не надо в голову загружать.

Юрий Алексеев: Кристина, а вы как думаете относительно мыслей о том, что как-то стимулировать детей сегодня учиться? Их надо вообще к чему-то стимулировать? Или они сами все прекрасно знают, лишь бы не мешали?

Кристина Сандалова: Ну, скажу честно, для меня вообще очень многое удивительно из того, что здесь сказали, потому что у меня сложилось какое-то впечатление, что я живу в немножко параллельной какой-то реальности.

Юрий Алексеев: Расскажите о своей реальности. У нас сегодня как прием у психотерапевта.

Кристина Сандалова: Хотя у меня сын-подросток, племянник, у меня три племянника тоже подросткового возраста, и маленькая дочка, как раз ей два годика. Соответственно, мне кажется, что сейчас очень важно действительно то… дети обращают внимание на то, что делают родители, и они копируют. То есть если у родителей постоянно гаджеты в руках…

При том, что я блогер, и, естественно, я сижу тоже в соцсетях так или иначе. Но для меня, например, время, которое я провожу с детьми – я считаю, что это общение должно быть качественным. И когда мы ужинаем, то мы разговариваем. Естественно, ребенку интересно, он вовлекается. Если мы проводим как-то вечер, мы играем в настольные игры. И естественно, мы живем и своими интересами, и ребенок в это тоже втягивается. Ему интересно то, что нам интересно. И интересуемся, что он… не знаю, как он провел день, как он с друзьями встретился, как они проводят досуг. И надо сказать, что, возможно, у нас просто так сложилось, что тусовка моего сына, его друзья (а он очень много чем занимается) тоже такие какие-то ребята. У многих даже вообще до последнего времени были кнопочные телефоны.

Юрий Алексеев: И они не комплексовали по этому поводу?

Кристина Сандалова: Совершенно нет, то есть абсолютно не было вот этого. Когда я слышу, что дети, кто-то комплексует, у кого-то нет айфона – для меня это немножко удивительно, если честно. А вообще соцсети и интернет – мне кажется, это не зло само по себе. То есть не нужно относиться к этому, как к какому-то фатальному злу такому, которое нас поглотит, или мы должны под него подлаживаться. Это инструмент. То есть в целом гаджеты, интернет, соцсети – это инструмент, инструмент общения. Например, Facebook я использую для налаживания связей с какими-то коллегами, какие-то проекты мы делаем. То же самое по своему сыну я вижу. Я его спросила как-то, говорю: «А почему ты не зарегистрирован во «ВКонтакте»?» Он говорит: «А зачем?»

Юрий Алексеев: Уже не модно?

Кристина Сандалова: Ну, он говорит: «У меня есть WhatsApp, там я спишусь о встрече с друзьями, и все».

Лариса Паутова: А музыку как он слушает?

Кристина Сандалова: А?

Лариса Паутова: Музыку.

Юрий Алексеев: Музыку, фильмы, сериалы.

Лариса Паутова: Потому что очень многие оттуда качают музыку.

Кристина Сандалова: Ну, с музыкой… У него как бы свой музыкальный вкус. Вот сейчас ему нравится Высоцкий, например. Может быть, это тоже для кого-то удивительно.

Юрий Алексеев: И он находит сам себе удобные платформы, где он будет Высоцкого слушать?

Кристина Сандалова: Да, он где-то, я не знаю, Apple Music или что-то, он себе закачал этого Высоцкого и с удовольствием слушает, со всеми делится. И что хочу сказать? Что когда мы обсуждаем что-то, я не знаю… Он смотрит, например, очень любит исторические каналы на YouTube, научные тоже. Они с мужем моим постоянно вечерами делятся, какие-то ролики по истории, что-то вместе смотрят, обсуждают потом.

Ирина Абанкина: Ну, на кнопочном телефоне я себе слабо YouTube представляю.

Юрий Алексеев: Нет, там это исключено, конечно.

Кристина Сандалова: Ну, на кнопочном – нет. Конечно, на смартфоне.

Ирина Абанкина: Поэтому исключить из YouTube детей невозможно. Он все время с ними, они там все время. Поэтому, конечно, можно не комплексовать, что у тебя кнопочный телефон, но ты себя просто вырезаешь из части жизни, где живут все твои…

Юрий Алексеев: Но если друзья вокруг тоже с кнопочными телефонами, тогда ребенку комфортно, он не заморачивается.

Ирина Абанкина: Ну, вроде да. Хотя, конечно, можно и компьютер с собой носить. Уже и носят.

Юрий Алексеев: Смотрите, портал mel.fm опубликовал статью «8 советов от детей, как родителям вести себя в соцсетях». Вот что в том числе было написано (это дети говорят своим родителям, советуют): «Добавляйтесь в друзья и пользуйтесь мессенджерами». Дети не против, чтобы родители были среди их друзей. «Не воспитывайте детей в соцсетях». Не надо критиковать. «Подумайте, прежде чем опубликовать фото ребенка». Это очень важно. Многие дети говорят о том, что они хотели бы, чтобы родители спрашивали разрешения, прежде чем публиковать, даже на родительских страницах фото детей.

Ирина Абанкина: Да, кстати, так и есть.

Юрий Алексеев: «Не будьте слишком навязчивы». «А ты поел?» – писать в комментариях. «Друзья вашего ребенка – не ваши друзья. Не надо выяснять с ними отношения». «Если вам что-то показалось – просто спросите». Дети в очередной раз подтверждают, что они готовы идти на контакт. И не надо строить какие-то теории заговора. «Читать переписку запрещено». Дети с 14 лет говорят, что личная переписка – это святое. Ну, некоторые и раньше, раньше, раньше. И последнее, сами дети говорят: «Научите детей безопасности в интернете».

А как учить детей безопасности в интернете? Мы разговор… не мы разговор начали, а вы в самом начале проговорили о том, что и опасностей много существует, и вы знаете примеры.

Ирина Абанкина: Примеры очень трагичные, да. Слишком много очень доступной информации, которая делает очень трагичное поведение легким. Я говорю в том числе об очень близких друзьях, поэтому это не начитанная, скажем так, информация. Скажу, что это проблема всего мира, никто из нас не знает, как быть безопасными в соцсетях, в новых коммуникациях. Очень много, установлено буквально медиками в том числе, современных зависимостей, которые сильно меняют личность и которые являются гораздо более глубокими, чем наркозависимости.

Юрий Алексеев: Ну, это к взрослым тоже относится.

Ирина Абанкина: Это относится ко всем. В этом смысле здесь очень много достаточно серьезных проблем. Часть очень сильно отвлекает. Знаете, когда учителю постоянно говорит: «Ну, как там моя Наташа? А вы не можете сейчас сфоткать? Что она делает? Она хорошо и правильно решает?» Учитель постоянно под бомбой вот этих вопросов к нему ежесекундно, когда он ведет урок. Можно сделать вид, что этого не существует, но это существует. «Ой, ну сфоткайте, а то я сейчас уже в прокуратуру бегу». Это правда. И действительно бегут в прокуратуру, оттуда приходят, и начинается…

Но этот контакт, эта незащищенность, отсутствие профессионального пространства, личного пространства, пространства какой-то той или другой группы – оно просто пронизано, как стрелами, иногда инородным вмешательством, и оно действительно очень сильно влияет на жизнь.

И хороших рецептов нет. Единственный рецепт – это пробовать думать над этим вместе, вместе с ребятами, вместе с родителями, с педагогами, психологами, антропологами, безусловно, потому что именно мы сами вместе эти правила можем разработать. Их нельзя прочитать где-то, они еще в процессе, я бы сказала, своего создания и зарождения.

Юрий Алексеев: Лариса.

Лариса Паутова: Можно я добавлю? Проводилось очень много исследований про безопасность детей в интернете. И мощнейшие поисковики (не буду говорить какие, понятно, что два у нас есть, один и другой) проводят исследования, и у них есть пособия, инструкции для родителей. Их можно скачать. Естественно, можно положить. Ребенок может прочить, а может и не прочитать. Очень важно, когда от мощного бренда исходит информация, а не мама с папой обучают.

Плюс, естественно, есть определенные навигаторы, это уже свободные источники. И тут мы сталкиваемся с ситуацией, что очень сильная информационная насыщенность, и нам, родителям, очень сложно ориентироваться, где можно взять информацию. То же самое, как с чтением: столько много книг! Ты заходишь в книжный магазин – и ты вообще теряешься! Сколько много всего! Поэтому есть определенные навигаторы по возрасту, по полу, что и в какой момент читать: классика, современные авторы и так далее. То же самое и в интернете: есть определенные правила и навигаторы.

Это, конечно, большая проблема. И обычно поисковики и сети говорят о том, что одна из самых страшных проблем – это когда ребенка травят в интернете. Это «буллинг» называется, да?

Юрий Алексеев: Кибербуллинг, травля в сети.

Лариса Паутова: И я читала в этих инструкциях, там есть определенные советы, как не допустить, как пережить эту проблему, когда фотография утекла. В том числе мессенджеры. Они же сейчас еще голосом начали…

Ирина Абанкина: Да, это еще быстрее.

Лариса Паутова: Все время идет какой-то звук на кухне, и все время какой-то смех. Я в какой-то момент не поняла, что это такое. Ребенок постоянно смеется. Они отправляют друг другу голосовые сообщения. Но они понимают, что только другу можно отправить, потому что если вот это уйдет в общий паблик, то это опасно. То же самое с фотографией. И там есть определенные инструкции. То есть грамотный родитель может найти это в интернете.

Ирина Абанкина: Вообще говоря, сейчас в Великобритании, по крайней мере, и в некоторых американских школах собственно наставник, функция наставника ровно в том, чтобы пытаться сформировать вот эти принципы безопасности и вовремя предупредить родителей. Если он…

Юрий Алексеев: А наставник – это кто?

Ирина Абанкина: Наставник – это, вообще говоря, как правило, психолог, даже не педагог. Но его дело – пытаться отследить вот те самые высказывания, фотографии и так далее, и не то чтобы кого-то в чем-то уличать, а по крайней мере предупредить родителей об опасности этой ситуации, о том, что ребенок часто… Нам кажется, что так легко поговорить с родителями. Не всегда и не у всех. И родители не всегда готовы услышать и понять. Все-таки наставник часто работает с группой детей, пытается отследить это асоциальное поведение там, где стоят так или иначе ловушки. Это целая даже новая, я бы сказала, профессия, которая именно помогает становлению вот такого безопасного поведения, дающего так или иначе пользу, возможности развития в соцсетях для школьников.

Юрий Алексеев: У меня к Ольге вопрос. Ольга, уж коль заговорили о кибербуллинге, насколько эта история характерна для нашей страны? И что тут привычно – травля обычная, которая потом переносится в интернет-пространство, или сейчас чаще в интернет-пространстве эта травля и зарождается? И благодаря чему, из-за чего?

Ольга Морозова: Вы знаете, у меня нет статистики, но, по моему личному мнению, травля может, конечно, но на самом деле она не разделяется на «кибер» и «не кибер». Она либо есть, либо нет.

Юрий Алексеев: То есть если травят, то травят по полной программе ребенка.

Ольга Морозова: Да. И на самом деле правила взаимодействия с людьми, которые могут с вами это сделать, они точно такие же и в интернете, и в реальной жизни – с поправкой на то, что между вами есть компьютер или между вами нет компьютера. И с этой точки зрения, возможно, это даже дает какие-то преимущества.

Кроме того, если так директивно и жестко запрещать что бы то ни было ребенку и говорить, что ни в коем случае, естественно, ребенок хочет это попробовать.

Юрий Алексеев: А когда ребенок приходит к родителю и говорит: «Вот меня за эту фотографию в школе все обижают»?

Ольга Морозова: Вот это повод поговорить. Вот вы не зря прочитали советы детей родителям.

Юрий Алексеев: Мне кажется, это важно, да.

Ольга Морозова: Это очень важно. Вы знаете, не так давно у меня вышла книжка «Такой ребенок». Ее рабочее название было «Странные дети», и не зря. Я писала про детей, которые отличаются от других по тем или иным причинам – по разнице в поведении и так далее. Но, с нашей точки зрения, сейчас все дети странные, они так отличаются, боже мой! И в нашем современном мире… Сложно ли нам в этой новой реальности? Да. Сложно ли ребенку в этой реальности? Да в общем – тоже да. По-другому, но сложно.

И в этой ситуации представляете, как важно ребенку почувствовать себя экспертом, человеком, который может научить. Если в интернете есть проблемы, есть в реальной жизни есть проблемы, онлайн, офлайн, вы можете спросить у ребенка заранее, до того, как случилась эта история, вы заранее спрашиваете у ребенка: «Как ты думаешь, если случилось вот это, то что можно сделать? Как ты считаешь?» И послушать, что он скажет.

Причем это сейчас уже не очень зависит от возраста. Понятно, что если ребенку, не знаю, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать – это уже гораздо более серьезная позиция, чем когда ему шесть. Но я спрашиваю и в шесть. Потому что если ребенок сам придет к определенным выводам… Да, мы можем ему помочь, мы можем посоветовать. Но если он сам придет к этим выводам, он будет этому следовать, он запомнит это.

Юрий Алексеев: Александра, а вам не кажется, что в таком случае вот мы все признаем, что проблемы – они одни и те же и для детей, и для взрослых, но многие взрослые в силу архаичности, скажем так, архаичного воспитания стесняются себе в этом признаваться, в том числе от этого все беды?

Александра Архипова: Ну, мало того, борются такими страшно забавными методами. Например, мы как раз занимаемся темой соцсетей, взаимодействия родителей и детей, учителей и детей-школьников. В частности, во многих школах директора обязывают учителей следить за школьниками в соцсетях, иногда под никами, чтобы школьники не знали, что за ними следит учитель.

Юрий Алексеев: Целая шпионская сеть!

Александра Архипова: Мало того, классный руководитель в довершение к огромной нагрузке, которую он и так имеет, он должен еще заполнять отчет о поведении класса за неделю в соцсетях, да еще под ником. А в некоторых небольших местах нашей необъятной Родины, куда приезжали, например, специалисты и рассказывали про безопасность детей в интернете, были сделаны соответствующие выводы. И создалось то, что я называлось «миметическая полиция». Как правило, учитель помоложе, психолог, сотрудник администрации объединяются и начинают контролировать все соцсети данного небольшого поселка, например, всю школу или две школы. Они отсматривают все странички и как бы наказывают школьника за неподобающее поведение школьников в соцсетях, как правило.

Юрий Алексеев: А что они там должны увидеть? Увидят выложенный клип, я не знаю, Face – это повод бить тревогу или нет?

Александра Архипова: Да, повод.

Юрий Алексеев: Хештег, не дай бог, этот «синий кит». Вот что дальше делать?

Александра Архипова: Тут как бы все упирается в степень образованности и ощущения опасности и безопасности.

Юрий Алексеев: …взрослых, которым дана власть.

Александра Архипова: В частности, например, борются с фотографиями, с текстами рэперов, с роликами рэперов, с фотографиями подростков каких-нибудь пьянок, особенно с энергетиками. В некоторых регионах даже с кока-колой, фотографии с баночкой кока-колы. Естественно, хештеги «синий кит» – вот это все сразу вызывает всякое. Но в целом, в принципе, любое поведение подростка в соцсетях, кроме как фотографии как на паспорт, вызывает разные вопросы. Такое давление имеет очень адекватный ответ. Большое количество школьников, у которых мы брали интервью, в возрасте 11–13 лет, имеют не один аккаунт в соцсетях, а два, три, четыре, пять.

Юрий Алексеев: И детей эта ситуация в первую очередь бесит просто по-человечески, когда их пытаются контролировать?

Александра Архипова: У них один аккаунт, например, для родителей и учителей. Второй аккаунт, под которым они заходят на модные паблики с расчлененкой, особенно 13-летние, где такие жесткие шуточки, потому что если ты в этих пабликах не сидишь, то ты как бы… То есть один аккаунт для учителей, второй для – друзей, а третий – например, для себя, если ты слушаешь музыку, социально не одобряемую твоей группой. То есть ты ведешь три аккаунта, и ты прекрасно себя в них чувствуешь.

Юрий Алексеев: Как сложно! Дмитрий.

Дмитрий Мариничев: Мне кажется, вообще ничего не изменилось. Я как бы человек… Не знаю, перешел ли я в диджитализацию, или я остался в ней, или рожден. Ну, примерно больше 25 лет у меня социальные сети, мессенджеры и еще написание всего того, к чему мы привыкли. Однако из глубокого детства (тот же возраст – 10 плюс-минус лет) я прекрасно помню, что у нас, вот вы рассказывали, было все то же самое. Нас гоняли за карты с неким таким содержанием.

Юрий Алексеев: Все мы помним эти карты, мальчишки.

Дмитрий Мариничев: Да. Соответственно, у нас было три-четыре ника. Когда ты ходишь в спортивную секцию – там один, в школе – другой, на кружке – третий, во дворе – четвертый, с родителями – пятый.

Юрий Алексеев: Тут можно ирокез, а тут нельзя.

Дмитрий Мариничев: И эти модели поведения абсолютно естественны для человека.

Александра Архипова: Да.

Дмитрий Мариничев: И в данном случае есть интернет, есть социальные сети или их нет – это не имеет значения, потому что это всего-навсего технологическая среда. Сам по себе интернет ничем не отличается от воздуха. Вы тоже меня слышите благодаря технологии передачи звука посредством среды, воздушной среды.

И какова разница? Никакой разницы нет. Естественно, точно так же давление общества создается на ребенка. Но в чем разница? Я вообще сторонник того, чтобы подходить с биологической точки зрения. Вот ребенок от ноля до полутора лет – это человек, который запоминает все картинками. И когда у него появляется внутри язык, он раскладывает все по полочкам и примерно так же систематизирует, как привыкли делать это уже мы. Но до 14 лет у него вообще нет никакой возможности сопротивляться чему-то, что говорят взрослые, потому что у него нет критичности мышления, оно начинается только после 14 лет. И вот эти периоды как раз и являются тем, что мы называем воспитанием, не более того.

Но опять же обсуждать саму технологию и пытаться применить правила к технологии, например, к той же социальной сети или к интернету – это не совсем, на мой взгляд, разумно. Скажем так, следить за детьми в свое время… Ну, у меня в жизни не было, а минус 100 лет назад в школах были специальные люди, которые ничему не учили, а следили за поведением учащихся, контролировали. Даже в 30-х годах в советской школе такое было, насколько я помню. Сейчас это ушло из нашей жизни. Вернуть это с точки зрения мониторинга – ну, тоже бессмысленная затея, потому что это все можно делать роботами.

Юрий Алексеев: Завучи по воспитательной работе также сейчас в школах присутствуют?

Дмитрий Мариничев: Я, честно говоря, не знаю.

Ирина Абанкина: Да, присутствуют.

Юрий Алексеев: Меня, признаться, насторожила вот эта информация о том, что до 14 лет никакого критического мышления у детей нет.

Александра Архипова: Нет, это неправда. Есть, конечно.

Юрий Алексеев: Ольга, а вы как психолог?

Ольга Морозова: Ну, мне кажется, что мы отказываем семилеткам в возможностях, потому что…

Юрий Алексеев: Они сейчас напишут нам на форумах: «Наши права попраны!»

Ольга Морозова: Да, сейчас они нам ответят. Голосовыми сообщениями ответят, потому что пишут еще не очень и потому что так быстрее. Где-то к семи годам из маленьких лобных долек они превращаются в лобные доли – это отделы мозга, которые отвечают за волю, самоконтроль и все остальное хорошее, которым мы так гордимся и которое у нас не всегда тоже присутствует. И как-то уже с семи лет это гораздо более осмысленный и контролирующий себя человек. Хотя, конечно, в четырнадцать мы можем говорить о большем развитии… Хотя о каком большем развитии мы можем говорить в подростковом возрасте? Вот у нас там много контроля!

Кстати, у меня есть прекрасная история по поводу контролирующих людей в школе. Однажды я встретила мальчика, который учится в школе, где училась я. И очень быстро мы с ним разговорились, и выяснилось, что директор та же самая. Я думаю, она будет всегда, она будет всегда. И я у него спрашиваю: «Слушай, а вот по утрам она раньше встречала учеников и отбирала все плохое». Он говорит: «А что плохо?» Я говорю: «Ну как, сережки, часы». Он в ужасе говорит: «Как?! И мобильные телефоны тоже отбирала?». Я говорю: «Вообще-то – нет. Вообще-то, это было 28–30 лет назад. Знаешь, тогда их еще не было».

Юрий Алексеев: У него культурный шок случился, вероятно.

Ольга Морозова: И когда я ему своему ребенку: «Ты знаешь, вообще-то, в моем детстве не было телефонов, планшетов и всего остального», – он говорит: «Да, древние времена… А дома, дома-то хоть были?»

Юрий Алексеев: Я недавно дочке объяснял, что до смартфонов сначала были пейджеры, недолго ими пользовались. Фотографии показывал, находил в интернете. Вроде поняла.

Ирина, к вам вопрос. Вот Александра сказала о том, что педагоги в некоторых регионах вынуждены шпионить за учениками. А бывает же и обратная ситуация, когда ученики шпионят за педагогами.

Ирина Абанкина: Бывает, да.

Юрий Алексеев: В этой связи как педагогам себя вести в соцсетях на своих страничках?

Ирина Абанкина: Ну, не только в соцсетях, но и выложенная открытая информация, к которой они не готовы. Мы же все это и видим, и слышим: кто-то рот заклеил ребенку с синдромом гиперреактивности, кто-то поставил на колени инвалида. Конечно, педагог до этого работал в ситуации некоторой безнаказанности. Работать и жить в прозрачном доме чрезвычайно сложно. Прокуратура вмешивается тут же. В общем-то, школу сейчас разрывает. Я бы сказала, что разрушена у нас…

Я вспоминаю своего ребенка (конечно, давно это уже было), мы ходили на занятия в такую мини-гимназию, пока он еще был маленький, в детский сад у меня не ходил ребенок, дошкольником был. Так вот, там класс на ключ запирали. Дети входят – и дверь педагог запирает на ключ.

Александра Архипова: Чтобы что?

Ирина Абанкина: А мы менялись, и у нас дома квартира была бывшая коммунальная. И в одной из комнат осталась дверь с ключом, потому что дверь не поменяли. Я сначала не очень хорошо поняла. А потом, когда ребенок пришел и закрыл дверь на ключ, во-первых, я очень испугалась. Во-вторых, я спросила: «Почему?» Он говорит: «Ну как же? У нас же так занятия…» Дальше это повтор как бы занятий, это игровая форма, все замечательно. Но вот этот поворот ключа ну просто меня совершенно шокировал! И я хочу сказать…

Юрий Алексеев: Но вы же пошли к педагогу спросить, в чем дело?

Ирина Абанкина: Конечно. «Потому что все родители прилипли бы, ввалились бы в класс. Все равно все хотят посмотреть за своими детьми». Объяснений туча! Но я хочу сказать, что, в принципе, педагоги работали за закрытыми дверьми с поворотом ключа. Это было их царство. И я знаю очень хорошие школы, их директоров и педагогов, которые говорят, что в прозрачном стеклянном классе, когда можно ходить и смотреть вокруг, даже не вмешиваясь, а просто кто угодно, они не готовы работать, они просто уволятся и здесь школы.

Поэтому на самом деле и дети за педагогами, и педагоги за детьми. Сюда много вмешивается много и посторонних организаций. И мы здесь оказываемся действительно в ситуации конфликта. Мы сейчас очень конфликтные и в пространстве интернет-общения, осуждаем и критикуем. Нас просят не вмешиваться дети, а мы, конечно, вмешиваемся – как слонопотами везде! – разрушая хрупкую реальность где-то стыда, где-то попытки выйти на очень и очень тонкое личное взаимодействие. Стыд не восстановить, если его разрушить. Это очень тонкая психическая материя. Точно так же, как и стеснительность, точно так же, как и многие другие очень тонкие психические реальности, которые взращиваются постепенно, а разрушаются очень быстро.

И у нас очень серьезный гендерный дисбаланс в школе. Ну, про дошкольников я просто не говорю. Там уже просто надо ставить портрет какой и говорить: «Люди бывают двух полов. Бывают мужчины…» И в поликлинике точно так же. Просто дети воспитываются в принципиально гендерно разбалансированном до предела мире. И в этом смысле сказать, что так легка коммуникация с отцом…

Наша коллега провела исследование: среднестатистическое время общения ребенка с отцом – 16 минут в день. Но и эти 16 он не знает, как провести. Она написала целое пособие: что сказать, как спросить, как войти в этот контакт за эти 16 минут. Но они-то ведь есть! А про что? «Что ты сегодня в детском саду ел?» Да он забыл! Он вообще об этом никогда не думал. А войти в пространство его мира, его игры, и неважно… Ну, Minecraft – я не знаю. По-моему, сейчас тоже уже сменилось…

Ольга Морозова: Но вы уже запомнили термины?

Ирина Абанкина: Ну да, для внуков стараюсь что-то запомнить и сделать. Но на самом деле мне кажется, что мы пытаемся подглядывать друг за другом и контролировать это подглядывание. И это очень серьезная социальная проблема – у нас нет хорошего опыта. Любимая передача для учителей – «Дом-2». Мы думаем – для кого? Так для учителей.

Дмитрий Мариничев: Вообще, на самом деле затронута важная тема…

Ирина Абанкина: И это очень серьезная проблема вот такого общественного, я бы сказала…

Юрий Алексеев: Мы уже движемся постепенно к финалу. Да, очень важную тему затронули, давайте ее прямо коротко, в течение одной или полутора минут проговорим. Дмитрий, вы сначала, а потом Кристина.

Дмитрий Мариничев: Я думаю, что проблематика гораздо глобальнее, чем мы локально рассматриваем – общение детей в социальных сетях. Она кроется в переосмыслении и перестройке мира как такового. Потому что все, что вы рассказываете – это иерархичные системы, где… В закрытой системе есть начальник и есть все остальные, неважно, учитель и дети…

Ирина Абанкина: Ну, есть власть, по крайней мере.

Дмитрий Мариничев: Есть власть, да. А дети сегодняшнего дня живут в линейной фактически, в так называемой peer-to-peer, в сетевой структуре общества, и она совершенно иная. Отсюда и проблема воспитания, и проблема перестройки. А все, что касается игры Minecraft – хочу отметить, что это очень важная игра, как бы вы ни говорили или не смеялись, потому что она воспитывает…

Ирина Абанкина: Мы сами играем вынужденно.

Дмитрий Мариничев: Она воспитывает латентных инженеров, потому что там дети строят, они строят миры, они управляют мирами, и это дает им возможность строить в будущем новые миры.

Юрий Алексеев: И Кристине заключительный вопрос: Кристина, на ваш взгляд, насколько важно взрослым быть самими собой в социальных сетях, не играть роль педагога, родителя, работника компании? Может, вот это тот ключ, чтобы дети стали…

Кристина Сандалова: Я уже сказала, что мне кажется, что… Для меня лично социальные сети – это инструмент. Не нужно рассматривать для меня, что это какая-то параллельная жизнь. Жизнь – она вот здесь. Мы собрались почему-то не через Skype, а мы собрались, чтобы пообщаться лично, потому что много коммуникации невербальной, мы считываем друг друга. А интернет немножко как-то все это уплощает. Поэтому соцсети – это лишь инструмент общения, но не более того.

Юрий Алексеев: Спасибо. Мы говорили о социальных сетях и влиянии соцсетей на наших детей. Мне кажется, самый важный вот какой момент: взрослые своим примером показывают, что такое соцсети и как к ним относиться – просиживать там бессмысленно часами или использовать как удобный инструмент для решения каких-то более интересных задач в жизни.

Это была программа «ПРАВ!ДА?». Смотрите нас по будням на Общественном телевидении России. Меня зовут Юрий Алексеев. Правда у каждого своя. Спасибо.